США против Новороссии: французский взгляд на проблему колонизации «диких и пустынных равнин»
Выход Российской Империи к Чёрному морю и присоединение обширных территорий в Северном Причерноморье в последней трети XVIII века потребовали реализации важнейшей внутриполитической цели — освоения края.
Вошедшие в состав России земли были слабо заселены и хозяйственно неразвиты, управление ими ещё не сложилось в полной мере и не было единообразным в разных частях Новороссии. Что касается бывшего Крымского ханства, то помимо указанных задач следовало обеспечить его политическую интеграцию в состав Российской империи и лояльность его населения к новой власти.
С 1760-х гг. до 1790-х гг. административно-территориальное деление Северною Причерноморья и система органов власти на местах (призванные обеспечить эффективное управление краем) не отличались стабильностью и подвергались постоянным изменениям.
Во-первых, значительная часть этих земель входила в состав Российской Империи именно в рассматриваемый период (причём поэтапно, в течение двадцати лет). Во-вторых, местные органы власти и аппарат чиновников в 1760–1770-х гг. складывались во многом хаотично — и лишь с 1783 г., с началом осуществления в Новороссии губернской реформы, формирование местного управления было систематизировано и унифицировано. В-третьих, освоение необустроенных и слабо заселённых территорий бывшего «Дикого Поля» зачастую начиналось на пустом месте, осуществляясь методом проб и ошибок. В подобной ситуации сформировать с первой же попытки эффективную систему местного управления вряд ли было бы возможно.
В этот же период времени в наиболее незаселенных частях Новороссии закладываются и возводятся новые города, экономическое и промышленное процветание которых в скором времени предопределило и процветание всей Новороссии.
Столь быстрому экономическому процветанию Новороссии при Потёмкине способствовал грамотно организованный процесс по привлечению в Новороссию колонистов.
Так, среди Западных ученых, которые достаточно детально изучали проблему заселения Новороссии колонистами, а также изучали экономические процессы, способствовавшие столь бурному развитию данного макрорегиона, видное место занимает работа французского ученого Г. де Бомона «Россия и соединенные Штаты с экономической точки зрения».
В качестве объектов сравнения Бомон выбрал долину Миссисипи и Новороссию (Северное Причерноморье), что следует признать более корректным, чем распространенное до состояния речевого штампа уподобление освоения Сибири колонизации Дальнего Запада США.
Во-первых, значительную роль в колонизации юга России, как и запада США, играла частная инициатива. Петербургские власти стимулировали миграцию в регион иностранных фермеров и русских помещиков, не могли остановить стихийное перемещение беглых крепостных и маргиналов, считались с казачьей вольницей Войска Донского. Сходство персонажей двух фронтиров нашло художественное воплощение в 1860-х гг. в образах «степных янки» писателя Г. П. Данилевского, стяжавшего литературную славу «русского Купера». В его рассказе «Пенсильванцы и каролинцы» читаем: «По всем новым вопросам тут решительно те же Соединенные Штаты Северной Америки, с которой наша молодая Новороссия имеет столько родственного».
Во-вторых, климатические условия, плодородие почв, близость черноморских портов (и режим порто-франко в некоторых из них) способствовали складыванию в южных губерниях империи товарного земледелия, динамичному развитию рыночных отношений и аграрному прогрессу. По словам газеты «Русские ведомости», «Россию часто сравнивают с Америкой, называя ее такой же страной будущности. Укажем только на одно несомненное сходство географических условий наших южных пространств с американскими степями, раскинувшимися на запад от Миссисипи».
В основу компаративного анализа Бомон положил антитезу свободы и рабства как сути социально-экономических отношений в США и России. Здесь очевиден парафраз Токвиля из «Демократии в Америке»: «В Америке в основе деятельности лежит свобода, в России — рабство».
Исходя из выбранных критериев свободы и собственности, автор сравнивал методы внутренней колонизации в двух странах, разумеется, в пользу США. Пионеров фронтира Бомон именовал авантюристами и спекулянтами, а тот этап освоения, который наблюдал в Америке, считал предколонизацией, набором критической массы оседлого населения для того, чтобы правительство придало территории официальный статус. Только затем, по его мнению, начинается колонизация силами жаждущих земли выходцев из Европы.
«Лучшая награда, которую можно предложить эмиграции, — это личная свобода и защита собственности в их новом отечестве: как раз то, что привлекает поселенцев в Соединенные Штаты более, чем можно ввести в России силой оружия», — писал Бомон.
Он подчеркивал, что последовательное соблюдение государством либерального принципа laissez-faire (децентрализации и самоуправления) приводит в Америке к тому, что направленная к личной выгоде активность тысяч поселенцев выливается в ощутимое общественное благо, прирост национального богатства.
В его работе встречаются и очевидные ошибки. Например, при сравнении методов колонизации Бомон настаивал на их коренном различии как частных, мирных инициатив в США и военных захватов в России. Указанное им противопоставление весьма относительно.
Если иметь в виду штаты Мичиган и Огайо, то Токвиль и Бомон действительно увидели здесь мирную жизнь фронтира. Если же брать в целом летопись колонизации, то она полна кровавых стычек с индейцами и мексиканцами, вплоть до регулярных войн.
С другой стороны, Бомон представлял американскую колонизацию как продвижение линии фермерских хозяйств. Однако на юго-западное пограничье США распространялось плантационное рабство, отвратительное для француза. К описываемому моменту западный фронтир проходил по засушливым районам страны, где трудно было вести земледелие. Так что упоминание в тексте о «пионере с плугом», еще уместное для 1830-х гг. в «Демократии в Америке» Токвиля, к середине века являлось уже культурным мифом, сознательно, а не по неведению, воспроизводимым Бомоном.
Он, как и его великий друг, стремился подчеркнуть различия процессов территориального расширения двух стран, как мирный и созидательный в первом случае, как принудительный и деструктивный — во втором. Поэтому Бомон утверждал, что Россия истребляет и закрепощает население покоряемых территорий. Между тем, очевидно, что необходимо различать внутреннюю колонизацию, заключающуюся в освоении целины, и внешнюю имперскую экспансию, преследующую интересы государственной безопасности и расширения сферы влияния.
Но даже в последнем случае местное население Польши, Молдавии, Причерноморья не уничтожалось, не депортировалось, не изгонялось.
Можно предположить, что в абсолютизации автором роли военного фактора во внутренней жизни России сказалось влияние Крымской войны (1853–1856) и большое место, занимаемое в структуре рецензируемого третьего тома Гакстхаузена описанием русской армии.
В целом, с выводами работы Г. де Бомона согласиться нельзя, как и с выводами множества других западных авторов: в основном, их исследования носят поверхностных анализ и в достаточной мере являются субъективными.
Для того, чтобы парировать выводы, сделанные Г. де Бомоном, уместным будет привести выдержки из работы видного ученого России второй половины XIX века П. Щебальского «Потемкин и заселение Новороссийского края»:
«Мы часто слышим и читаем выражения удивлений по поводу необыкновенно быстрого возрастания народонаселения в Соединенных Штатах. Действительно, это явление заслуживает удивления; но мне кажется, что нам нет надобности переплывать океаны за подобными примерами. Гораздо ближе, у себя дома, мы можем видеть и изучать возникновение многолюдных городов там, где сто лет тому назад и даже менее, стоял одинокий хутор или ничтожное укрепленьице; мы можем, не покидая России, указать на обширный, полный жизни и еще более полный будущности край, который был еще во второй половине XVIII столетия пустыней. Нам стоит только обратить внимание на северное прибрежье Черного моря.
Правда, заселение Новороссийского края производилось не точно так, как производится заселение пустынь нового света, не свободным приплывом колонистов, — по крайней мере не исключительно этим путем; заселение его было делом правительственных соображений, но я и не утверждал, что явление замечаемые у нас и в Соединенных Штатах тождественные; я утверждаю только, что колонизация может быть произведена и у нас с необыкновенной быстротой и ссылаюсь на пример Новороссии».
Далее, автор в своей работе сравнивает Новороссию с «Американским Эльдорадо», а экономическое процветание отечественного макрорегиона связывает с грамотной политикой Потемкина, благодаря усилиям которого Новороссия была столь быстро заселена колонистами.
Но вместе с тем — П. Щебальский неоднократно подчеркивает тот факт, что крепостничества (т. е. «рабства» в понимании западных ученых) в Новороссии практически не было, что было обусловлено отдельным экономическим и политическим статусом данного макрорегиона.
Вместе с тем, и в указанной выше работе П. Щебальского, и в работе Е. Загоровского «Военная колонизация Новороссии при Потемкине», отечественные ученые указывают на активное переселение в Новороссию таких колонистов из Европы, как: этнические немцы, немцы-меннониты, греки, французы, шведы, албанцы, хорваты, сербы, болгары и молдаване (валлахи).
Данное, столь активное переселение в Новороссию народов из Европы, — просто не могло бы случиться в том случае, если бы в Северном Причерноморье «процветало рабство», как настаивали на том западные ученые середины-конца XIX века.
Уже к концу XVIII века, к концу Екатерининско-Потемкинской эпохи в истории Новороссии, Северное Причерноморье России населяло более 850 000 человек. Новороссия активно вела торговлю с Османской Империей, а некоторым объемам экспортируемых Новороссией конца XVIII века товаров — могли бы позавидовать многие Северо-Американские штаты (табл.1).
Через пять лет после смерти Потёмкина, 17 ноября 1796 года в Царском Селе, Российская Империя, умирает София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, более известная под именем Екатерина II Алексеевна Романова. Новым российским императором становится сын Екатерины II — Император Павел I Петрович Романов, в связи с чем Новороссии будет суждено пойти несколько другим историческим путем, отличным от «Потёмкинского».
Далиант Александрович Максимус, специально для «Русской Весны»
